Полина, полынья моя!.. - Полина
Полина
Леонид Губанов Полина, полынья моя! Когда снег любит, значит, лепит. А я - как плавающий лебедь В тебе, не любящей меня, Полина, полынья моя. Ты с глупым лебедем свыкаешься, И невдомек тебе, печаль моя, Что ты сморкаешься, смыкаешься, Когда я бьюсь об лед молчания. Снег сыплет в обморочной муке, Снег видит, как чернеет лес, Как лебеди, раскинув руки, С насиженных слетают мест. Вот только охнут бабы в шали, Дохнут морозиком нечаянно. Качать второму полушарию Комочки белого отчаянья. И вот над матерьми и женами, Как над материками желтыми, Летят, курлычут, верой корчатся За теплые моря, в край творчества. Мы все вас покидаем, бабы, Как Русь, сулящую морозы, И пусть горят в глазах березы, Мы все вас покидаем, бабы. Мы лебеди, и нам пора К перу, к перронам, к переменам. Не надо завтрашних пельменей, Я улетаю в 22. Ведь перед красным лесом вены Плевать на совесть топора. Когда дороги остывают, Пророчат вороны семь бед. Планета дышит островами Необитаемых сердец. Забыв о кошельках и бабах, Ждут руки на висках Уфы, Как рухнут мысли в десять баллов На робкий, ветхий плод строфы. Душа моя, ты таль и опаль, Двор проходной для боли каждой. И если проститутки кашляют, Ты содрогаешься, как окрик. И все же ты тепла и зелена И рифмой здорово подкована. Я сплю рассеянным Есениным, Всю Русь сложив себе под голову Давно друзей не навещаю я. Все некогда, снега, дела. Горят картины Верещагина И пеплом ухают в диван. И где-то с воплем непогашенным Под хохот и аплодисменты В пролет судьбы уходит Гаршин, Разбившись мордой о бессмертье. Так валят лес. Не веря лету Так, проклиная баб и быт, Опушками без ягод слепнут Запуганные верой лбы. Так начинают верить небу Продажных глаз, сгоревших цифр. Так опускаются до нэпа Талантливые подлецы. А их уводят потаскухи И потасовка бед и войн. Их губы сухо тянут суки. Планета, вон их! Ветер, вон! При них мы сами есть товар. При них мы никогда не сыты. Мы убиваем свой талант, Как Грозный собственного сына. Но и теперь, чтоб были шелковыми, Чтоб не могли уйти на шаг, За нами смотрят Балашовы С душой сапожного ножа. Да, нас, опухших и подраненных, Дымящих, терпких, как супы, Вновь распинают на подрамниках Незамалеванной судьбы Холст 37 х 37. Такого же размера рамка. Мы умираем не от рака И не от праздности совсем. Мы - сеятели. Дождь повеет, В сад занесет, где лебеда, Где плачет летний Левитан. Русь понимают лишь евреи. Ты лебедь. Лунь, Свята, елейна. Но нас с тобой, как первый яд, Ждут острова Святой Елены И ссылки в собственное Я. О, нам еще не раз потеть И, телом мысли упиваясь, Просить планету дать патент На чью-то злую гениальность. Я Бонапарт. Я март. Я плачу За морем, как за мужиком, И на глазах у черных прачек Давлюсь холодным мышьяком. Господь, спаси меня, помилуй! Ну что я вам такого сделал? Уходит из души полмира, Душа уходит в чье-то тело. И вот уже велик, как снег, Тот обладатель. Не беспокоясь о весне, Он опадает. Но он богат, но он - базар, Где продают чужие судьбы. Его зовут мосье Бальзак, И с ним не шутят. С его пером давно уж сладу нет, Сто лет его не унимали. Ах, слава, слава, баба слабая, Какие вас умы не мяли? Долой ваш суд, моя посредственность! Не прячьтесь в воротник, бездарность! Как? вы не можете без дамы? На кой мне черт твоя наследственность? Когда мы сердце ушибаем, Где мысли лезут, словно поросль, Нас душат бабы, душат бабы - Тоска, измена, ложь и подлость. Века они нам карты путают, Их руки крепче, чем решетки. И мы уходим, словно путники, В отчаянье и отрешенность. Мы затухаем и не сетуем, Что в души лезут с кочергою. Как ветлы над промокшей Сетунью, Шумят подолы Гончаровых. Ах, бабы, бабы, век отпущен вам. Сперва - на бал, сперва вы ягодка. За вашу грудь убили Пушкина. Сидела б, баба, ты на якоре. Ау! Есенину влестившая, Устами в масть, глазами клевыми. Ты обнимаешь перестывшего За непознавших, но влюбленных. Тебе, не любящей одних, Его, как мальчика, швырять. Да, до последней западни! Да, до последнего шнура! О, если б знали вы, мадонны, Что к Рафаэлю шли на Пасху, Что гении сидят, как вдовы, Оплакивая страсть напрасную, Что гении себя не балуют, Что почерк их ночами точится, Что издеваются над бабами, Когда не в силах бросить творчество. Когда изжогой мучит тело И манят краски теплой плотью, Уходят в ночь от жен и денег На полнолуние полотен. Да, мазать мир, да, кровью вен, Забыв болезни, сны, обеты, И умирать из века в век На голубых руках мольберта. ...Полина, полоня меня Палитрой разума и радости, Ты прячешь плечики, как радуги, И на стихи, как дождь, пеняешь. Но лишь наклонишься ты маком, Губами мне в лицо опав, Я сам, как сад, иду насмарку, И мне до боли жалко баб.